Заруцкий. Вот мы, гусары, так этими пустяками не занимаемся — нам жизнь — копейка, зато и проводим ее хорошо.
Юрий. Без тебя у меня не было друга, которому мог бы я на грудь пролить все мои чувства, мысли, надежды, мечты и сомненья… Я не знаю — от колыбели какое-то странное предчувствие мучило меня. Часто я во мраке ночи плакал над хладными подушками, когда вспоминал, что у меня нет совершенно никого, никого, никого на целом свете — кроме тебя, но ты был далеко. Несправедливости, злоба — всё посыпалось на голову мою, — как будто туча разлетевшись упала на меня и разразилась, а я стоял как камень — без чувства. По какому-то машинальному побуждению я протянул руку — и услышал насмешливый хохот — и никто не принял руки моей — и она обратно упала на сердце… Любовь мою к свободе человечества почитали вольнодумством — меня никто после тебя не понимал. Однако ж ты мне возвращен снова! не правда ли?..
Заруцкий. О государь! наш мудрый государь! если бы ты знал, каким гидрам, каким чудовищам, каким низким нравственным уродам препоручаешь лучший цвет твоего юношества — но где тебе знать? — один бог всеведущ!.. Чорт меня дери, если я не изрублю этого… злодея, когда он мне попадется — он многих сделал несчастливыми. Продолжай! друг мой!..
Юрий. Потом — ты знаешь, что у моей бабки, моей воспитательницы — жестокая распря с отцом моим, и это всё на меня упадает. Наконец я тебе скажу — не проходит дня, чтобы новые неприятности не смущали нас, я окружен такими подлыми тварями — всё так мне противуречит…
Заруцкий. Эх! любезный, чорт с ними!.. всех не исправишь!
Юрий. Еще — (берет его за руку) знаешь ли? — Я люблю…
Заруцкий. Ну так, без этого не обойтиться? В кого, скажи мне, в кого ты влюблен. Я помогу тебе — на то и созданы гусары: пошалить, подраться, помочь любовнику — и попировать на его свадьбе.
Юрий. На свадьбе? — кровавая будет свадьба! Она никогда не будет мне принадлежать, зачем же называть ее — я хочу погасить последнюю надежду — я не хочу любить, — а всё люблю!..
Заруцкий. Послушай, брат, знаешь ли, я сам люблю и не знаю, любим ли я; мне стало жалко тебя, ты очень несчастлив. Послушай! зачем ты не пошел в гусары? Знаешь, какое у нас важное житье — как братья, а поверь, куда бабы вмешаются, там хорошего не много будет!
Юрий (в сторону). О если б ты знал, что я люблю дочь моего дяди, ты не сравнивал бы себя со мною. (Вслух) Я еду в чужие края — оставляю всех — родину — может быть, это поможет моему рассеянью.
Заруцкий. Твой отец здесь и дядя и кузины… их две?..
Юрий (с приметным смущением). Да… да — они все приехали со мной проститься!.. И мы с тобой снова расстанемся!
Заруцкий. Твое воображение расстроено, мой милый, ты болен. Зачем тебе ехать от нас?
Поверь мне, той страны нет краше и милее,
Где наша милая иль где живет наш друг.
Юрий. Зачем разуверять меня, зачем останавливать несчастного. Неужели и ты против меня; неужели и ты хочешь моей гибели, и ты изменил мне. Скажи мне просто, что ты думаешь — быть может, ты хочешь посмеяться надо мной, над безнадежной моей любовью так — как некогда — у меня был друг, который хохотал. Долго этот хохот останется в моем слухе. Ах! имей немного сострадания, столько, сколько человек может иметь — оставь меня лучше!
Заруцкий. Бедный, в каком он безумии. Зачем я коснулся его живой струны? (К Юрию) Послушай, запомни мои слова: дома лучше!..
Юрий. Я еду — я должен ехать — я хочу ехать… (Кидается на стул и вдруг закрывает лицо руками.)
Заруцкий (стоит в безмолвии над ним, покачав головою). Бедный!.. Кто виноват?.. Неужели человек может быть так чувствителен, что всякая малость раздражает его до такой степени. (Ударив себя по сердцу) Этого я, по чести, не понимаю!.. Эй, брат. Вставай-ка — ты болен… Опомнись (трогает его).
Юрий. Да! я болен! Смертный яд течет по моим жилам (Зар<уцкий> под<нимает> его.) (Как ото сна встает.) Где я, у кого я?
Заруцкий. В объятиях твоего друга.
Юрий (обнимает его с восторгом). У меня есть друг.
Заруцкий. Утешься, брат — не век горе.
Юрий (не слыша его). Ты на меня не сердит? а? прости мне, если я что-нибудь тебе обидное сказал — не я говорил — мои страсти, мое безумство — прости меня…
Заруцкий. Тебе нужен свежий воздух!.. Итак, пойдем отсюда… в поле… (Уходят.)
(Комната барышень. Любенька сидит и читает. Горнишная шьет платье, а Элиза перед трюмо. Все тихо.)
Элиза (примеривая шляпу). Посмотрите, ma soeur, как эта шляпка на мне сидит. Не правда ли, что прекрасно…
Любовь. Да, это правда. (Положив книгу) Ах! если бы ты знала, какую прекрасную книгу я читаю.
Элиза. А что такое, позвольте спросить?
Любовь. Вудсток, или Всадник, Вальтера Скотта! Я остановилась на том месте, когда Алина удерживает короля и полковника… Ах, как я ей завидую…
Элиза. По мне ничего тут нет прекрасного. Пускай бы их сражались… да шею себе ломали… ха, ха, ха. — Какая дура твоя Алина!..
Любовь. У всякого свой вкус…
Элиза. Кстати: помнишь ли, как мы были в Москве. Я танцовала с одним прехорошеньким, молодым мальчиком. Он мне писал письмо, познакомился с кузинами для меня…
Любовь (с презрением). И ты приняла письмо?
Элиза. Экая важность! я очень рада… Когда мы приедем опять в столицу — он на мне женится… А ты не хочешь замуж, душенька моя? — будь спокойна, не возьмет тебя никто.